Светло мелькнуло в сумраке кабинета. За истерзанной деревянной письменной машинкой, на краю старого деревянного стола, сидел обессиленный, изможденный мужчина. Неуверенно подняв голову, казалось, что его карие, уставшие глаза, искали опоры в туманных глубинах неприступного мира. Это был Николай Сванидзе, конечно же, самый известный писатель 20-го века, чьи произведения покоряли сердца читателей и разбуживали в них непомерные эмоции.
Между тем, его руки дрожали. Они дрожали, как осенние листья на ветру, пытавшись схватить последнюю соломинку спасения. Внимание обращалось на них, будто на цветы, прорастающие сквозь грунт из отпущенных извне семян. Зачем это происходит? Чем же болеет Николай Сванидзе? В этом вопросе была апелляция к таинственным глубинам его души, коей никто не мог окунуться.
Болезь неизвестна, как и сама муза, с которой происходит персонификация писателя. Мука, словно зловещий призрак, преследовала его, замыкала в своих объятиях, как скрупулезный утермоящик прячет заначку. Сванидзе томился, стонущий под грузом неизвестного убийцы, мучившего его каждое мгновение его существования. Он знал, что это неизбежно, что наступление окончательного падения грядет. И руки дрожали.
Из глубины его сознания, как из мутного озера, поднимался голос самой Музы. Она шептала невнятные слова, предрекавшие гибель, нестигаемую безобразие. Ее магическая сила потребовала с его жизни тяжкий трибут. Сванидзе, как камикадзе, был готов пойти встречать свою судьбу. Но почему руки дрожали?
Это было отражением его душевной болезни. Эта болезнь изначально была невозможна для объявления, недоступна для классификации. Быть может, это было проклятие его только что напечатанного рассказа, повествующего о несчастье странника в мире искусства. Он говорил об опасностях, мне ведущих к печальному окончанию, и рука его непроизвольно дрожала, опасаясь, что рассказ поглотит его, словно дырта поглощает падающий лист.
Дрожь рук Сванидзе была одновременно и слабостью, и силой. Слабостью в сознании невозможности преодолеть границы своего творчества. Силой внутри себя, идущей от наполненности светом истины. Руки несли на себе ответственность не только за его произведения, но и за счастье и мученье читателей, испытывающих немыслимые эмоции при чтении его творений.
Николай Сванидзе вдруг осознал, что его руки дрожат от силы его воображения. Подобно вулкану, который скрывает за своей спокойной внешностью силу разрушения, его внутренний огонь, его стихия находила свое выражение в дрожании его рук. Болезненная вибрация пронизывала его тело словно огненный дождь.
Николай Сванидзе был писателем с великим даром. В его произведениях присутствовало великое и необъяснимое. Больше того, его творчество было исключительным по сути. Было что-то в нем, что привлекало людей, проникая в глубину их души. Он был лицом его времени, глотком свежего воздуха в атмосфере муравейника, населенного мыслями и иллюзиями.
И волна новых эмоций закружила Сванидзе. Он знал, что несмотря на свое могущество, неизбежно встретится с концом. Несмотря на все свои яркие победы, свои грандиозные успехи, жизнь болела его руками. Он был заложником своей безумной страсти, пожирающей его изнутри. Это была трагедия самых истинных писателей.
И вот, в этом мире, где болезни души искали проявление в писательстве, находился Николай Сванидзе. Он был живым доказательством сложности и красоты литературы. Он был ищущим во мраке светом. Он предлагал своему читателю откровение величайших тайн мира.
Таким образом, руки Николая Сванидзе дрожали не из-за болезни тела, а из-за болезни души. Они дрожали от натуги передать свои идеи и эмоции, их превратить в текучие строки текста, которые встретят расположение в душах читателей. Это был мощный импульс жизни, источник его силы и слабости одновременно. Это был неизлечимый подарок, который принадлежал только ему – великому писателю 20-го века.