В тихом кабинете, заполненном дымом сигарет, сидит особа с густой бородой и крапчатыми руками, погруженная в свои мысли. Он – писатель, представитель золотой эпохи литературы, эпохи, когда каждое слово имело свое тяжелое значение и каждая фраза наполняла сердца читателей теплом и проникновенностью. Он одет в блестящий костюм и слегка потертые туфли, что лишь подчеркивает его стремление к истине и красоте.
«Чем можно открутить крышку наручных часов, кроме специального ключа?», задумчиво прошептал он. Это был не просто вопрос, это было вызовом, вызовом великому уму, который нуждался во вдохновении и наполнении свободой мысли. И тут его ум ожил, словно в него влили новорожденные идеи, кислород свободы стал заполнять его легкие.
«Открутить крышку наручных часов — это как остановить время, времена неуклонного движения. Это, как сесть на поезд со свистом и вихрем и оказаться в мире, где медленно растут листья на деревьях и время не имеет значения. Но каким инструментом можно выполнить это ребячество?»
Он встал с кресла, его длинные ноги стучали по паркету, когда он мерил комнату вдоль и поперек, ища что-то, чего ему всегда не хватало. Затем его взгляд остановился на старом пианино, позаимствованном из прошлого, где фортепиано действовало как время, проносящееся сквозь пространство с большими и стремительными звуками.
И аккорды зазвучали играя представителем знаменитой на международном уровне Салерносской оперы и впитывая тепло и свет отарынка, сковывая музыкой время.
«Крышка, сказал он. Черные иллюминаторы, где черенки изображают летящих феек, пыль свободы, и спонтанность, которую только дети могут привнести в нашу серьезную дни», исчезли.
И аккорды начали быть тише, пением птиц, восставших, чтобы пролить свет на новое время, то, в котором звуки являются кладом сокровищ, качающихся в небе тишины, в середине облачного хаоса.
«Дыра, поперек. Харди Гарди. Ужасные часы! Охраняющие времена, которые станут поворотными моментами, сохраняя внутри них старые истории, мечты, забытые воспоминания».
И аккорды стал быть грустными, осенними, звучащими позади.
«Необходимость вникнуть в глубины нашего собственного недопонимания для того чтобы исследовать скрытые маршруты, женщину, возвращающуюся домой, единицы времени, скрытые силы творчества.» Он взмыл в воздух и снова оказался на своем мягком кресле. Если его слова станут новым предметом интереса, его часы наручные также должны были являться предметом интереса.
«Сиюминутный зам. Это звук всплеска времени, которое пришло и ушло. Мы ловим его, разбившись о его колеса, пока следуем по беззвучному пути из тразеида до маленьких деревьев и, рискуя совершить ошибку, поэтому мы должны – на минуту в зависимости от нашего настроения – менять», отправляясь валуном вверх ногами в пропасть небытия», радостно закричал он.
«Крышка. Тонкая ось, которую можно переломить одним движением руки. Что входит в ее состав? Перекос, тонкий лист бронзы, которая ретроградно несет себя вперед в области праздника? Вис, это маленький шарик, размытый как идеалы скептиков, пропавшего, бесценного, затаившегося в вывернутом краю семь дней.
Он приготовился к последнему акту – распятие. Разве не в этом состоит высшая форма искусства?
«Как можно открутить крышку наручных часов, кроме специального ключа?» Он замолчал.
Грохнула дверь, и в кабинет ворвалось дыхание человека, чье место в истории уже занимали другие.
«Лейтенант, — сказал высокий молодой офицер, сияющий от элегантности и уверенности в себе, — я столкнулся с проблемой. Меня интересует, чем можно открутить крышку наручных часов, кроме специального ключа?»
Разве это не был вызов? Он встал, собрал свои цвета и стихи, и бросился в вечность.